Пока она возилась у плиты - пили водку, матерились, говорили пошлости в ее адрес. Затем, когда еда была приготовлена, она хотела уйти в комнату, оставив их одних, однако один из них преградил ей дорогу, предложив составить им компанию. Чтобы не раздражать непрошенных гостей, осталась с ними, чуть пригубливая рюмку водки, которую они налили ей. Она сидела ни жива ни мертва, выслушивая все пошлости в свой адрес. Затем ей предложили раздеться. Просто предложили, прозрачно намекая на то, что выбора у нее нет. Она разрыдалась, умоляя их не делать этого, надеясь на какое-то чудо. Чуда не произошло. Двое взяли ее под руки и уложили спиной на обеденный стол придерживая за руки, чтобы не трепыхалась, а третий, оголив свой член, с силой засадил его ей во влагалище. Затем они долго по очереди насиловали ее не обращая внимания на ее еле сдерживаемые рыдания и ручьем текущие по лицу слезы. Ей было больно и страшно. Больно, потому что натертое влагалище горело словно в огне, а страшно потому что в любой момент они могли перебраться в комнату, где под одеяльцем, мирно посапывая, безмятежно спала Катька.
И позже они принуждали ее оказывать "сексуальные услуги". В сущности, она была у них в рабстве. Ею пользовались кто хотел, когда хотел и как хотел. Когда этими посещениями пресытились, ее устроили "работать" в один из борделей. Отрабатывать долг.
Работать приходилось сутками, и в стационаре и на выезде. Котировалась она по доволно невысокой цене вследствие своего возраста и весьма утомленного вида, поэтому работать ее заставляли больше других. Собственно говоря, те люди, на которых она работала, договорились с хозяином, чтобы она, по возможности, не "простаивала" и ее эксплуатировали практически круглые сутки. Ее вывозили к какому-то полубезумному скаредному старику, который бил ее по лицу, заставляя как-то "по особенному" сосать его сморщенный, не подающий жизни член, затем сразу же везли в компанию четырех (а затем присоединялись еще трое) двенадцати-тринадцатилетних подростков, которые без перерыва насиловали ее, усадив в какое-то грязное продавленное кресло, спуская во все дыры в какие только догадались засунуть свои перетруженные онанизмом члены, не заботясь о способах предохранения и о приличиях вообще. Затем, еще мокрую, с распухшим, красным влагалищем, она ехала ублажать семейную пару, где муж и жена, со сладострастным садизмом предовались своим изощренным утехам над крепко связанной по рукам и ногам женщиной, присланной ем по заказу. После таких обслуживаний на теле оставались долго непроходящие синяки, которые, впрочем, не смущали молодую бандитскую поросль, и которые, естественно, ни копейки не платили за часок любви с "мамкой". Денег ей на руки не выдавали - все шло кредиторам на погашение долга. Ребенка своего она почти не видела. Более того, по некоторым признакам, она стала понимать, что то, чего она так боялась и что казалось ей практически неизбежным уже произошло. И только об одном она молила, чтобы хотя бы не били ребенка.