Мокрая спина в рыжем коконе выгнулась так соблазнительно, что у Нэша вдруг заныло тело. «Wildwood flower, черт дери», думал он. Лицо певуньи было в каплях дождя и в веснушках. Только что на склонах Сент-Патрик Нэш рисовал такие, как это лицо, цветы — бледные, забрызганные росой и нектаром. Голая певунья пела негромко, будто сама себе, и была этим вдвойне хороша, и Нэшу было не по себе оттого, что он подсмотрел ее беседу с дождем.

Вдруг песня оборвалась.

— Что вам нужно? Вы кто? Подкараулили, да? Уходите!..

От испуга она пищала, как маленькая.

— Я не подкараулил. Я просто слушаю. Вы и не прятались, — говорил ей Нэш, улыбаясь на всякий случай.

— Зачем стоять? Зачем смотреть? Уходите! Я вас не знаю.

— А если б знали — можно было бы смотреть?

— Уходите!

— Послушайте, я сейчас отвернусь, а вы выйдете, оденетесь, и мы...

— Уходите!... — девушка перепугано вжалась в гитару, и Нэш зашагал прочь.

— Вы очень хорошо поете! — крикнул он, не оборачиваясь. — Я бы слушал и слушал.