«На кого же я больше похож, - подумал Илья, внимательно всматриваясь в зеркальное отражение. - Верно, что глаза у меня отцовские, как и нос... А вот губы и подбородок материнский... То есть, у меня еврейские «лупы» и обоняние, но грузинское осязание!»

От этой забавной мысли его пухлые губы растянулись в пьяной улыбке. Теперь он четко видел в зеркале наглядное творение отца - российского субтильного офисного еврея, и эффектной матери - прелестной грузинской дивы. И этому «творению» было уже два десятка лет.

«Я лишь наполовину грузин, - лыбился он. - Всей иной частью я - иуда!»

Он вновь усталым взором осмотрел приготовленную комнату. Вино, в честь легендарного грузинского танкиста Григория из старого многосерийного польского фильма «Четыре танкиста и собака», сильно расслабило тело и тянуло его возлечь на роскошный белоснежный диван, расположенный тут же в зале. Однако, он понимал, что стоит ему лишь прилечь, как уснет блаженным сном, а ведь после всех усилий к предстоящей встрече Нового года, это было бы для него потрясающим огрехом!

Илья снова подошел к окну: ни просвета ярких фар, ни гудение серебристого материнского «мерса» так и не было слышно. Лишь густой снег так и продолжал тихо шелестеть во мраке предпраздничной ночи.

Опять гипнотизируясь им, Илья подумал о том, что этот Новый год видимо, будет самым спокойным в его жизни. Без городского шума, ярких салютов и людских криков, боев курантов с ТВ и мелькания одних и тех же «голубо-розовых» звезд поп-сцены. Не будет и той суматохи, с которой он провел встречу нынешнего года в одной из студенческих общаг Тбилиси, вместе с сокурсниками вначале чуть ли не галлонами лакая медицинский спирт, а после, в сем угаре, всю ночь якшаясь на скрипучих койках с прокуренными угрястыми студентками!

«Эх, надо было взять Леопольда с собой... - подумал Илья, о своем пухлом студенческом друге. - А то вполне возможно, сегодня мне вообще придется встречать Новый год одному».

Он опасался не без основания. Изольда Аслановна часто пропадала на банкетах целыми ночами напролет, и лишь под утро возвращалась с них в свое охотничье гнездышко. Возвращалась вся распаленная, подуставшая, но с блеском в глазах и несколькими сотнями тысяч свежих баксов в своей дорогой сумочке.

Он понимал, что у матери такая работа (ведь отец, когда ему ещё и не было десяти лет, с концами смотался куда-то в США), и что лишь благодаря ей он обучается в институте, носит модные вещи и вообще питается. Однако, будучи уже не маленьким, невольно впитывая в себя те слухи, что якобы мать получает гонорары не только от концертов, но и от своих многочисленных мафиозных любовников, он испытывал в своем сердце зачатки настоящей ревности. Ревности, увеличивающейся в нем вместе с его половой зрелостью.

Илья не раз ловил себя на той мысли, что ему очень симпатична собственная мать как женщина. Однако, это не вызвало в нем никаких смущений или терзаний. Воспитанный матерью, ему естественно нравилась и она, и остальные женщины зрелого возраста. К одной из таких, а именно Джулии Владимировне, которая являлась директрисой его института, он уже давно испытывал неразделенную любовь, смешенную с настоящей внутренней страстью. Эта армянка, наделенная милым моложавым кукольным личиком, неизменной златой косой на макушке, упругой широкой попкой да сногсшибательными ножками - просто сводила его с ума! В одних только сновидениях он наверно якшался с нею тысячу раз, сотни раз изливался белыми поллюциями в кровать, мыслил каждые десять минут, но в реале... В реале лишь трепетал возле неё у кафедры, видя её в привычных стильных светлых костюмах (с неизменно обтягивающими юбками-карандашами), и в ступоре уписанных восторгов, балдел от её нежно звучащего голоска, так сексуально завораживающего отзвуком металлической строгости!