Двери наших помещений: офиса нашей редакции и его- кабинета директора метеостанции, располагались, что называется, рыло в рыло. Как-то Осипчук, прочитав свежую мою статью, сказал мне: тебя, Сенька, поцеловал Бог, при твоем таланте ты можешь жить, как король. Я тогда ответил в том духе, что двум королям не стоит жить в одном королевстве, так мы подружились.
Более того, он выдал мне дубликат ключей от его бань:
- Приехал из Москвы, командировки, или просто захотел баньки, иди, мойся. Котлы там под парами круглосуточно.
И я мылся с удовольствием, парясь в раскаленной парилке на еловых полках, распаренный ныряя в ледяной с хрустальной водой бассейн.
Как-то в один из моих таких огульных, банных заплывов в парилку ввалился и голый Осипчук:
- Сенька, подпустишь хозяина бани?
И вот тут я офигел! Я увидел его член. Это было нечто. Он свисал чуть не до колена, был гораздо смуглее остального тела своего хозяина, алый под залупой, был шишкаст, бугрист и извилист рельефными венами, а, кроме того, имел на ядреной головке у самого устья его семенной скважины, в которую можно было просунуть карандаш, татуировку в виде очень реалистично выполненной мухи.
Помню тогда по бане шарилась уборщица в несуразном халате с ведром и шваброй. От женщины в этом страшилище были лишь едва различимые под халатом округлые бедра. Так вот у Осипчука тут же в несколько толчков встал на нее, он даже к нему не прикасался:
- Обрезались зачем, Иван Владимирович, вы же не мусульманин?
- А кто его знает, кто я. Сам-то я конечно, западенец, выходец из Западной Украины, но что во мне понамешано, я и сам не знаю. Но точно, евреи, арабы, славяне, может и негры. Вся мировая этническая культура. А обрезался... , когда залупа голая и трется об ляжку или штаны, это непрерывно возбуждает. К тому ж она становится крепче и тверже.
- А муха?
- Ха, не поверишь, мне многие женщины признаются, что при ебле они чувствуют эту муху, словно она ползает по их матке. Драконит ее.
Как-то с утра, ввалившись в баню я увидел такую картину: голый, поджарый Осипчук, уперев одну руку в поясницу, другой, держа мобилу у уха, давал отсасывать юной, трепетной, голой девочке с воспаленными влагалищем и сосками, которая стояла перед ним на коленях на специальном банном настиле, будучи лишь в часах и кольцах, не смея прикоснуться к члену руками, за спиной сцепляла их и самозабвенно сосала, управляя членом лишь своим ртом.
Потом, не сдержавшись, вспорхнула на полок, стала раком, как можно шире развела ягодицы перед хозяином, демонстрируя свою возбужденную пизду, призывно поманила его рукой к себе. Но он равнодушно сложил трубку и начал одеваться. Опаздывал куда-то.
Говорили что в тех его банных оргиях женщины на его члене, расширяющемся к корню, доходили до исступления, дрались между собой, стремясь его оседлать. И утробные охи и стоны, доносящиеся из его бань, разносились чуть ли не по всему городу. И бездомные собаки, улавливающие запредельные природные звуки, отзывались на эти стоны долгим воем.