материи пахучему пятнышку. Но..., ты - проказница, обездвиживаешь меня, заставляя замереть, не дышать, не шевелиться - почти умереть, слизывая скользящую капельку с мальчика.... О-о-о-о-о-о! Какое блаженство! Нежный язычок искоркой касается мальчика и его обдаёт волнами твоего дыхания. Ты вдыхаешь - и прохладная волна обнимает мальчика, выдыхаешь - и он горит от жаркой волны. А язычок поднимается выше и выше по дорожке оставленной капелькой. Вот уже и носик твой, на мгновение уткнувшись в уздечку у основания головки, слегка оттолкнул её, но тут же уступил место язычку... Твои губы, целуя головку, тихонечко раздвигаются и плавно охватывают её. Моих сил хватает только на выдох: «м-м-м-м-м-а-а-а-а-а!!!» Остатками ускользающего сознания в последний момент умоляю мальчика не излиться сразу же после первого та-а-акого поцелуя: «Потерпи, мальчик! Не спеши! Своим нетерпением ты можешь лишить себя и меня та-а-акой бесконечности удовольствия и блаженства, которую при твоём терпении ещё нам предстоит испить...!». Мои уговоры становятся сбивчивыми. Ещё бы! Ведь твои губки уже обцеловали всего мальчика и опять сомкнулись на его вершине, а язычок защекотал венчающую её маленькую щелочку. Я весь подаюсь навстречу твоим губам, ноги вздрагивают, когда ты сначала чуть-чуть – нежно-нежно, а потом всё сильнее и сильнее, всё настойчивее посасывать головку мальчика... Она набухает и пульсирует под твоими губами и язычком. Чувствуешь, какая она налитая, нежная, солоноватая, подвластная и покорённая тобой подрагивает и ищет твои ласки? Слышишь, как я постанываю? Чувствуешь, как извиваюсь и вздрагиваю в кресле от малейшего твоего движения? Кресло поскрипывает... И я уже почти сполз с него со спущенными до щиколоток брюками и плавками, с раздвинутыми ногами и прерывистым дыханием. Судорожно стискиваю подлокотники кресла и умоляю Всевышнего, чтобы эта сказка не кончалась! И только стон: «А-А-А-А-М-М-М-У-У-У…!!!» - оглашает кабинет, когда ты убираешь язычок, в который с таким наслажд