Он весьма проницательно бурвил меня своими слезящимися от утреннего холода глазками и улыбался. Так ехидно, так гадко улыбался, как будто знал обо мне что-то нехорошее.

- Если желаете, синьор... но только это строго между нами... - произносит он, подмигивая мне своим слезящимся глазом. - Тут рядом, в двух шагах, есть одно частное заведение... Две молоденькие девочки... совсем ещё юные, понимаете?... притом недорого... весьма божеские цены...

Так, с меня довольно! Я стремительно, с негодованием срываюсь с места и шагаю не оглядываясь. Прочь, прочь отсюда, из этой зловонной клоаки!.. Кажется, что каменная брусчатка горит и плавится под моими ногами. Вероятно, бродяга принял меня за состоятельного секс-туриста, бесцельно слоняющегося по городу и ищущего приключений на свою голову.

Приключений? О, они бывали иногда и у меня - ведь, живя в Риме, человек ни от чего не застрахован. Даже такой человек, как я, искушённый ценитель чистого искусства, который наблюдателем проходит по жизни и принципиально ни во что не желает вмешиваться.

Однажды, нагулявшись порядком, я возвращался в свою берлогу. Ничто так не досаждает, как настырные просьбы нищего, когда в кармане нет ни гроша, а он по одному вашему виду понимает, что вы-то как раз и готовы ему подать. На одном из перекрёстков, возле газетного киоска, мне повстречалась девочка лет двенадцати. Ни на минуту не умолкая, она с четверть часа шла и шла и скулила за моей спиной, повторяя несколько затверженных фраз. Но с некоторых пор я глух к стенаниям нищих побирушек. Не оборачиваюсь и не смотрю на неё, надеясь, что она сама отвяжется.

Ох уж эта мне любовь к ближнему, дорого же она порой нам обходится! Мне особенно памятен случай из детства, когда, следуя букве одной из заповедей милосердия, я снял с себя чудный новенький костюмчик, который папа привёз из Неаполя, и надел его на нищего мальчика с пляжа, отродясь не ходившего в одежде, сам же вернулся домой в одной бескозырке. В награду за это папа назвал меня дураком, ослом, слабоумным, и с таким жаром обласкал мои уши, что просто чудо, как они только остались целы. Мне было тогда девять лет, и этот горький урок я запомнил .