В какой-то момнт девочка отстала от меня и, словно слепень, набросилась на парочку молодожёнов, вышедших из парадного. "Дадут они ей что-нибудь или нет?" - гадаю я про себя. Ах, девочка, ты ведь не знаешь, что все молодожёны - самовлюблённые эгоисты. Бесполезно в такой момент одолевать их просьбами о помощи - слишком далеки они от окружающих, будто пришельцы из другого мира.

Ну так и есть, словно в подтверждение моих мыслей через какое-то время слышу знакомые торопливые шаги за спиной:

- Барин, миленький! Хорошенький!

O святая Мадонна, это опять она со своим невыносимым нытьём! Бегом мне от неё просто не убежать - сердце не выдержит: колотится, словно бешеное. Да и что это за порядки, чтоб от каждой драной кошки бегать! Не в силах больше сдерживаться, кричу ей истошно:

- Нету! Чего прицепилась?

Куда там, пуще прежнего канючит - не девочка, а чертёнок! Ну уж тут я зафырчал, да как - "Фу, ты!" - и замахнулся тростью. Отскочила она от меня в сторонку, по привычке заслонив голову рукою, но слышу - мычит знай себе, из-под локтя.

- Ну хоть парочку медяков, синьор! Что вам стоит?

Господи, какие глаза глянули на меня с этого истощённого, но по-детски прекрасного личика, из-под копны нечёсаных рыжих волос. Все пороки улицы гнездились в этих глазах, а преждевременная зрелость даже пугала.

Но ещё до того как увидеть эти глаза, я уже пожалел о том, что пригрозил ей палкой.

- Сколько тебе лет?

Девочка смотрит на меня исподлобья и, не опуская глаз, молчит.

- Отчего ты не работаешь?

- Работала бы, кабы было где. Не берут. Говорят - мала ещё.

- Э, вздор! Просто ты не ищешь хорошенько, - говорю я ей, пускаясь своею дорогою. - Потому что тебе по душе это постыдное занятие.

Она потащилась за мной, уже в который раз заводя свою жалостливую канитель: как хочется есть, со вчерашнего утра маковой росинки во рту не было, не подам ли я ей Христа ради.